…Атол пробыл с нами слишком мало, чтобы о месте, в котором он оказался, составить собственное мнение. В таких вопросах мы предпочитаем ждать, пока гость сам выберет, как ко всему относиться. И никогда ни на кого не давим.
Атол был худым и носатым молодым парнем с густыми бровями, почти соединившимися на переносице. Он был той же комплекции, что и Лама, но совсем не таким складным. Рот у него был приоткрыт, а растерянные глаза с опаской косились на прохожих.
Атола мы заметили пару недель назад. Он приютился в одном из пустующих зданий, которых у нас здесь много. Когда он перестал там прятаться и начал понемногу выходить на улицу, мы встретились под одним из стрельчатых окон с витражами.
— Ничего не понимаешь, да? — он дернулся, посмотрел на меня и тут же отвел взгляд, когда понял, что говорят с ним. — Мы решили не дожидаться, пока ты придешь с вопросами, так что Ида отправила меня к тебе.
У меня нет такой харизмы, как у Идри, но все же я оставляю хорошее впечатление — так что, поколебавшись, Атол кивнул. Как и многие до него, он и правда ничего не понимал. Последние дни он провел в напряжении, но уже был готов сдаться.
— Меня зовут Омни. А тебя?
— Не знаю, — Атол сокрушенно покачал головой и дотронулся пальцами до висков. — Ни черта не помню.
— Ничего, придумаем тебе имя. Не думай, что ты такой один. Постараемся тебе помочь. Пойдем.
Атол двинулся вслед за мной по мостовой из желтоватого камня. День был солнечный, но вокруг, будто в тумане, медленно дрейфовали размытые силуэты. Здания вдали расплывались в боке, разобрать там кроме цветных пятен ничего было нельзя. Сто метров вперед и назад по улице — вот и вся зона видимости. Было очень тихо.
— Скажи, — сказал я после некоторого молчания, — у тебя всегда на руках было по шесть пальцев?
Атол покрутил руками. Тыльная сторона была шоколадного цвета, а ладони — цвета кофе с молоком.
— Нет, — протянул он, глядя на пальцы. — Я только сейчас заметил. Господи, давно у меня так?
— Все время, пока ты здесь. Первое, что мы заметили.
— Клянусь тебе, — нервно начал Атол, — я…
— Не волнуйся, здесь все немного меняются. Смотри, — на моей правой щеке красовались два небольших шрама, оба насыщенного синего цвета. — Каждый день я видел себя в зеркале, но не находил в них ничего странного. А однажды я порезал руку, но не заметил бы, что кровь у меня синяя, если бы Фоке не сказала.
— Что тут вообще происходит? — с ноткой паники пробормотал Атол, запустив пальцы в и без того уже лохматую прическу.
— Потерпи, Ида все тебе расскажет. Мы почти пришли.
…Новые люди появляются здесь регулярно, а затем присоединяются к тем группам, взгляды которых им ближе всего. Есть и одиночки, но заняться им здесь нечем, так что надолго они на нашем уровне не задерживаются. Атол застыл на границе между теми и другими. Он часто бывал там, где мы собираемся, но не настолько часто, чтобы сдружиться с кем-нибудь из нас.
Всем нужно разное время, чтобы принять неизбежность своей судьбы. Атол все еще искал ответ на свою жизнь в этом месте, как искали многие до него — и ищут до тех пор, пока не утратят азарт.
Но он, как и все остальные, ответа так и не нашел.
— Видишь дерево? — спросил я у Атола в один из тех дней, когда он еще был с нами. Мы стояли на лужайке, ярко освещенной не меньше, чем двадцатью солнцами, размазанными по небу так, будто смотришь на них сквозь слезы. Ветер шевелил волосы на загривке и доносил до нас пряные запахи. — На него можно забраться, а вот слезть уже не выйдет.
— Почему?
— Оно как черные дыры в космосе: признает только одно направление — внутрь. Знаешь физику?
— Знаю, но физика не работает. И как это выглядит?
— Залезаешь на него и скрываешься в кроне. И где-то там навсегда исчезаешь. Ты разве не чувствуешь, что это за место? Так и тянет посмотреть, что там.
— Не чувствую. А что там?
— Пойдем заглянем. Если не лезть на ствол, это безопасно.
Мы оказались в тени этого зеленого гиганта. Отсюда его огромная крона казалась больше, чем снаружи. Она заполнила небосвод и нависла над нами, оставив только полоску неба над горизонтом. Небесный пояс погас и вместо солнц на нем зажглись звезды. Наверное, так должно происходить, когда спускаешься в глубокий колодец, но на практике никаких звезд из колодца не видно — только наше дерево обладает такими свойствами.
Внутренности дерева были густыми, изумрудными и очень уютными. Узор из листьев тихо шелестел и постоянно перестраивался, навевая сон. Могучий темный ствол поднимался вверх, равномерно разделяясь на все меньшие и меньшие ответвления. Каждая ветка была похожа на само дерево и этот фрактал уходил в бесконечность — по крайней мере, даже в хороший бинокль я не нашел места, где такое деление бы прекращалось. С собой у меня было несколько монеток.
— Смотри, — сказал я и подбросил монетку ногтем. Она взлетела вертикально вверх, но назад уже не вернулась. Вместо этого она упала на ствол и начала катиться по одной из веток, постепенно уменьшаясь и теряясь из виду, будто уходя к горизонту. От того, как она выбирала маршрут, закружилась голова — как если бы мы смотрели на мир сквозь неподходящие очки. Я отдал Атолу половину своих монет и мы забросили на дерево все. Они становились голубоватыми, когда удалялись.
— Свет-то от них возвращается, — сказал, наконец, Атол. Я пожал плечами. — Я ничего не понимаю.
— Про это дерево лучше поговорить с Рефом. Но его больше нет с нами.
— Он… — Атол сделал паузу, пытаясь подобрать слово, — погрузился на Шестой? Давно?
— Да, — когда-то я произносил это слово со сдавленным страхом, с тоской по ушедшим, с сожалением или принятием. Но сейчас я просто согласился с этим, как признал бы, что гравитация тянет предметы к полу. Это наш мир, так он устроен.
— С Шестого тоже нельзя вернуться?
— Нельзя. Как монеткам с этого дерева. С него попадают на Седьмой, но обратной дороги оттуда тоже нет. Ида тебе рассказывала.
— Рассказывала, — признал он. — Многие, кого ты знал, ушли?
— Очень многие, — вздохнул я. — И еще уйдут. Иногда это их выбор, и тогда мы грустим из-за расставания. Но часто реальность не хочет компромиссов и не спрашивает мнения. Тогда человек просто растворяется в тишине. Это гораздо печальней.
— А что наверху?
Я поднял взгляд, изучая изумрудную крону и медитативный узор. Но Атол, конечно, спрашивал про Четвертый, Третий и остальные уровни реальности, с одного из которых он и погрузился к нам, на Пятый.
— Никто не помнит.
— Тогда откуда вы знаете, что их четыре?
— Пять, если считать настоящий, Нулевой.
— Ида ничего не говорила про Нулевой.
— Наши мнения различаются: многие думают, Нулевого нет. Бывают дни, когда я сам думаю, что на самом верху есть еще одна реальность, самая реальная. Там наши тела или души, с которыми что-то случилось — и вот, мы оказались здесь. А иногда мне кажется, их и правда всего четыре. Как ты сам чувствуешь?
— Чувствую, что, по крайней мере, четыре там есть.
— Вот и все мы чувствуем, что столько.
…Иногда Атол прогуливался со мной, иногда с другими, но чаще предпочитал компанию самого себя. Он облюбовал здание, в котором появился впервые, ту самую заброшенную ратушу со стрельчатыми сводами и цветными стеклами. Я был там и мне понравилось, как он ее обустроил. Теперь он не выглядел растерянным — по крайней мере, не больше, чем любой из нас.
Временами я видел Атола, задумчиво стоящего у дерева и в паре других мест, что мы ему показывали. Он держал дистанцию, и хотя обычно мы были рады его видеть, эту дистанцию тоже не сокращали. Вот почему прошло так много времени перед их с Эхо первой встречей. Нам было бы гораздо проще, если бы эта встреча случилась до того, как мы успели так сильно ее полюбить.