...Я ничего не знал о природе нашего мира, но не было человека, которого бы я об этом не спросил. Если сегодняшнее настроение склоняло меня в пользу одной из сотен гипотез, поселившихся за эти годы в моей голове, то на следующий день я замечал в ней дыры размером с дирижабль и тут же отбрасывал прочь.
Узнав о моем любопытстве, один старик, зависший на Пятом дольше прочих сумасшедших, напророчил, что я подойду к разгадке ближе всех. Пусть даже мне ради этого придется спуститься до Последнего и окропить этот путь синей кровью. Выдав такое пророчество, он сам растворился в воздухе, подчеркивая важность своих слов затихающим смехом.
Кровь моя и правда синяя — может, из-за присутствия в ней меди вместо железа. Но даже спустя много лет после того случая, сидя с Ламой у цифропада по пояс в окружавшей его цветной луже, я не стал ни на шаг ближе к разгадке.
— Уверен, что хочешь так? — спросил я Ламу. Искры гуляли в нашей крови, электризуя волоски на руках. Он кивнул. — Что сказать остальным?
— Ничего, — сказал Лама. — Остальные не знают о моем существовании, ведь я твой воображаемый друг.
Я на секунду поверил ему и судорожно начал вспоминать, бывало ли такое, чтобы остальные реагировали на его слова и действия. Он заметил мою растерянность и засмеялся, за что получил тычок под ребра. Мне удар показался вполне настоящим, и, надеюсь, ему тоже.
— Ты хорошо представляешь себе бесконечность?
— Не знаю, — пожал плечами я.
— Однажды мы сидели с Рефом у дерева и он мне кое-что показал, — сказал Лама. — У нашего дерева десять больших веток, и каждая распадается еще на десяток. Что будет, если взобраться по третьей?
— Еще развилка.
— Отлично! А что если потом выбрать первую? И четвертую. Потом снова первую, пятую, девятую и так далее. Что напоминает?
— Цифры числа пи. Реф мне все уши прозвенел своей математикой.
— Так и есть. Это код и числа в нем закодированы поворотами. Чтобы дойти до двухсот четырнадцати, нужно повернуть на второй ветке, потом на первой, а потом на четвертой. С такой нумерацией мы можем добраться до любого рационального числа, если хорошо постараемся. Но что будет, если добраться по развилкам до последней цифры пи?
— У пи нет последней цифры, оно бесконечное. Придется лезть на дерево вечно. Ты об этом?
— Почти. Маршрут есть, а конечной точки у него нет. Вот почему пи называют иррациональным числом. И таких иррациональных маршрутов, которые никогда не заканчиваются, в нашем дереве прячется бесконечное количество. А если учесть, что уже к шестому повороту появляется целый миллион вариантов…
— Ты прав. С каждой развилкой, с каждым жизненным решением мы уточняем свою судьбу.
— Но если все же как-то телепортироваться в конец этого бесконечного пути, — настаивал Лама, — то что мы там увидим?
— Бесконечные пи вокруг себя, которые ничем друг от друга не отличаются.
— Я знал, что ты умница, — улыбнулся Лама. — На Пятом найдется десяток мест, из которых можно погрузиться на Шестой, и наше дерево — только одно из них. Назад уже никогда не вернуться. Внимание, вопрос: в каком из них нужно погружаться, чтобы найти Эхо?
— Никто не знает. Эхо никому не сказала, какую развилку выбрала.
— Остается надеяться, она тоже иррациональна, и мы найдем ее в каждом из этих мест.
— Нырнув в цифропад, ты можешь вместо каждого места оказаться ни в каком.
— Все воспринимают свое погружение по-разному. Но при любом исходе мы, похоже, больше не увидимся.
— Ну, раз ты так решил...
— Может, я единственный, кто извлек из истории с Эхо правильный урок.
— Весьма вероятно. Раз так, удачи тебе в твоем пути, свободном от привязанностей.
— Спасибо. А тебе — приятных сновидений.
Мы пожали друг другу руки и крепко обнялись. Затем он встал, стряхнул пестрые капли со своей одежды, шагнул в источник и исчез.
А я направился в дом над обрывом. Сегодня мы совершим погружение, и моя жизнь на Пятом закончится. Я надеялся, что сновидения, которые ждали меня на той стороне, и правда окажутся приятными.